Деревенское стадо
ет веселее звуков, чем многоголосье идущего вечером стада. Утром выгоняют со дворов скотину не разом. Пастух же, чей черед наступил, собирает всех на поскутине за монастырем. Коровы нехотя покидают хлева, противятся, мычат. А вечером — другое дело, они уже с удовольствием идут той же дорогой обратно, отгуляв положенное, дожевывая на ходу сладкий клевер.
Первыми, отодвинув плети завура, пастух впускает овец, те скачут бестолково вприскочку, стайками вперед, не зная, докуда добежать, потом бродят, жалобно блея на другом конце деревни в поисках хозяина. После овец выпускают коров. Коровы идут чинно, мычат на разные голоса, разбредаются не торопясь — пощипать еще чего-нибудь на дороге, попить из речки, оставив лепешку на мостках, в огород заглянуть, почесаться о забор, иногда прихватив яркий шар георгина.
Вот это самое прекрасное время дня летом. Мы выходим из дома каждый вечер встречать стадо. Его сытый вид, звуки протяжных голосов — такая радость, что кажется лучшей частью деревенской жизни. Ведь столько деревень заколочено, а тут — жизнь, да еще какая!
Самые умилительные — маленькие ягнята, они совсем как детки, прыгают, блеют ласково. Телята скачут и брыкаются, носятся вокруг коров, лезут под копыта друг другу. Главные в стаде — коровы, они важно несут свое толстое вымя, кажется, уж и не донесут, не расплескав молока, еле ноги переставляют. “М-м-му” — наверх нота, “му-у-уу” — басом. Суббота, Жданка, Марта, Альметка, Чайка, Кукла — это все наши знакомые коровы. В музейном доме летом живет много гостей, все у разных хозяев берут молоко.
Когда идет стадо, все ему дорогу уступают, изредка какой-нибудь дерзкий мотоциклист позволит себе обогнать стадо. Старые же люди строго соблюдают деревенский этикет. Вот только колокольцев больше не вешают. В Вожегодском районе до сих пор жив этот обычай. Мы в экспедиции с упоением слушали музыку колокольцев. Все стадо на разные голоса мычит, блеет и позвякивает. Здесь тоже так было когда-то, но мы не застали того времени. Теперь валяются по чердакам и шаркуны, и ботала, и колокольца. Вспомнили о них накануне Ферапонтовской ярмарки в прошлом году, когда надо было лошадь запрягать, чтоб по деревням ездить — народ созывать. Конечно бы лучше — колоколец, колоколо, как здесь говорят, но нашелся только шаркунец — железный шар со щелками и бьющим нутром.
Корову Чайку уже ждет поросенок Борька, они дружат. Поросенок свободно бегает по двору, только на поскотину его, конечно, не пускают. Он вообще-то не совсем поросенок, потому что очень любит мыться в бане. Никогда я раньше не слышала, чтобы животных в бане мыли, да еще поросят, а тут случай особый. Очень уж любит его тетя Галя. Пока она баню топит, этот Борька ходит за ней следом по пятам, ждет, когда баня истопится, потом первым в нее забирается. Разляжется на полу — мойте его. И бока, и спину подставляет, только голову не дает. Не иначе — мысли бережет.
Соседскую корову назвали Болтушкой не потому, что она мычит много, а потому, что не домоседка: хорошая корова сама идет в хлев, а эту искать по деревне надо, точно овцу какую.
Выходишь из ворот монастыря — смотри под ноги, прошло стадо и всегда почему-то именно у самых ворот коровьи лепешки. Дальше и ближе — чисто, а вровень с монастырем — на тебе, навоз. Поначалу я подозревала в злоумышлении хозяев, которые не первый десяток лет точат зуб на монастырь, особенно в последнее время, когда в нем музей обосновался: то, видишь ли, на тракторе мимо Дионисия ездить нельзя, то строиться в сторону деревни Щелково не дают — вид будет портиться, то музейные удумали вообще центральную усадьбу переносить из Ферапонтова. На одном сельском сходе бабы заголосили:
— Не давать им молока, раз они против поскотины под монастырем! Чем им коровы-то помешали?
И то правда, уж коровы-то пусть пасутся, а то вместо них тракторы погонят или еще чего. Пусть себе коровы ходят, тут еще их бабушки паслись. Так чего уж мы?
Дорога от монастыря до лесничества асфальтовая, сделана специально для начальства. Чтоб оно, начальство, могло чуть не в собор на “Волгах” въезжать, когда гостей своих привозит. А по дороге этой часто стадо ходит и, сами понимаете, следы оставляет. Оно бы ничего, никому не мешает, напротив, и мы иногда выходим с совком и ведерком после лошадки, когда кусты окучиваем. Но вот однажды это самое обстоятельство ввело в смущение одно влиятельное учреждение.
Это произошло, когда на наше село обрушилась страшная новость, что ожидается какая-то комиссия по важному государственному делу. Сюда и раньше приезжали разные лица и даже с флажками дипломатических служб, но их все больше интересовал Дионисий, а тут было что-то совсем другое и непонятное. Не совхоз же наш так взволновал правительство, он не больше других был убыточным. Военных объектов не было, достопримечательностей же, кроме монастыря, не числилось. Однако готовящийся приезд обставлялся по самому высокому разряду в табели о рангах.
Что тут началось! Буквально извержение вулканической активности ответственных лиц, направляющих жизнь подначальных масс в наиболее полезное русло — к наведению полнейшего блеска в наших сельских условиях. Что там Лесков с описаниями приезда губернатора в маленький уездный городок! Наше земство ничуть не уступило. А деревня? Деревня жила своей жизнью, и ей было все равно, сколь высокие гости пожалуют и как им тут понравится. Поползли слухи, что начальство вообще не приедет, а прилетит, хотя ближайший аэродром только в Белозерске за шестьдесят километров.
За день до назначенного срока действительно появился вертолет, прицеливаясь на завтра. Беспрестанно звонили из райкома, требовали срочной чистоты и порядка. Спешно начали чинить мост через Паску, на котором коровы давно уже ноги ломали. Чинили, конечно, не всерьез, а так, для вида: засыпали ямы песком, чтоб машина один раз проехать смогла — и до первого дождя. Сельсоветские женщины взяли метлы и стали мести вокруг гостиницы, а сам первый секретарь райкома подметал на мосту. В центре села разгребли кучи мусора, засыпали колдобины, вывезли стволы спиленных тополей от музейного дома, закрыли ресторан на трехдневное мытье и травлю тараканов, провели субботники у школы и у клуба. Словом, готовились по-гоголевски к приезду ревизора.
Музей со своей стороны тоже предпринял шаги к видимости порядка. Поскольку реставрацию ускорить не может ни одна комиссия, а территорию убрать после работ — и мысли такие с годами отпали сами собой, то послали студента практиканта из художественного училища квалифицированно подкрасить указатель на Ферапонтово, вернее, два указателя, стоявших у лесничества друг за другом и говоривших об одном и том же: что село именуется не иначе как Ферапонтово. Студент вернулся совершенно растерянным: когда он начал выводить буквы, указатели от прикосновения кисти рухнули один за другим в том же порядке, в каком стояли. Вопрос был исчерпан.
Приезд именитых, но безымянных гостей совпал с ревизией в нашем магазине. Событие нередкое и надолго омрачающее жизнь села и ближайших двадцати деревень, потому что ревизоры много дней сводят концы с концами, а они не сходятся иногда на солидные суммы. Пока это происходит, магазин закрывают, только хлебом торгуют из окошка три раза в неделю. Теперь же на нем сменили вывеску, и мы в парадный день смогли прочесть слово “магазин” и его порядковый номер в окружении спелых колосьев, напоминающих свежеиспеченную хаву. Но в недра этого заведения попасть еще было нельзя, оно еще бухгалтерски изучалось. По этой причине и, наверное, во избежание голодного бунта, к нам послали автолавку. Но чтобы она не бросалась в глаза гостям, чтобы их очи не омрачались видом длинной очереди за сахаром и яйцами, лавку поставили подальше от магазина, у детского сада, в пыли, на самом солнцепеке.
Однако наибольшая опасность ожидалась от деревенского стада. Ведь после него по асфальту должен проехать Сам — не говорили Кто. И вот вечером звонит в музей инструктор райкома, но вместо заведующей филиалом попадает на меня и просит передать в сельсовет, куда ему не дозвониться, чтобы утром, после того, как стадо пройдет на поскотину, за ним бы убрали то, что оно оставит на дороге. Я передала все, что велели, а деревенские от себя добавили пастуху, чтобы он на завтра поставил всем коровам затычки под хвосты, так-де начальство велело. Не надеясь на крестьянскую исполнительность, милиция прислала “пятнадцатисуточников”, попавших накануне в вытрезвитель. Арестанты исправлялись трудом от пьянственного недуга, сгребая у ворот монастыря в совки все, что было некультурно.
Целью высочайшего приезда оказался всего лишь обед в гостиничном ресторане, где спешно покрасили одну стену, посадили у входа цветы, положили кусок мыла в туалете и застыли в ожидании.
Настала ответственная минута. В облаках что-то слабо загудело, рокот мотора усилился, потом показался вчерашний вертолет. Вертолет сел прямо на поле, засеянное овсом. Из-под ближайшей елки вылетела пара черных “Волг”, в них пересели большие начальники и помчались вперед. В подоспевший автобус посадили начальников поменьше, и эскорт двинулся в недальний путь. Он проехал свои пятьсот метров — все расстояние из конца в конец, пронесясь на полной скорости мимо стен монастыря, и остановился у гостиницы, где их ждали перепуганные официантки, привезенные по такому случаю из Кириллова. Гости быстро отобедали и так же быстро двинулись обратно. В монастырь они все-таки заглянули на несколько минут — взглянуть на знаменитого Дионисия.
И всего-то! Прошло чуть более часа с тех пор, как вертолет завис над овсяным полем, а он уже снова закрутил винтом, оторвался от земли и боком полетел восвояси. Но переживаний оставил множество, рекламаций — тоже. Во-первых, влетело директору гостиницы — вызывали “на ковер”. Составом преступления было полотенце, которое забыли повесить в туалете. Во-вторых, досталось директору музея за то, что в нашем филиале во время экскурсии большого начальства позволили себе, в присутствии начальства поменьше, дерзновенные речи против переброски рек. В-третьих, музейные подарили Самому кусок какой-то доски. Как будто лучшего не нашлось для уважаемого человека. Как в насмешку!
Доска, на которую обиделись предупредительные сопровождающие, была сувениром, расписанным художником для ярмарки. Там, на фоне монастыря плыла по озеру лодочка, в ней каталась дородная парочка, а по верху красовалась вольнодумная надпись: “Кого люблю, того дарю”.
А вот коровам не попало вовсе, вечером они опять шли своей дорогой и вели себя привычно, то есть так, как положено вести себя коровам на дороге. А я поняла, почему именно у ворот монастыря они оставляют свои лепешки. Эта часть пути как раз на горушке, тут они останавливаются после крутого подъема, чтобы перевести свое жаркое коровье дыхание.
В тот знаменательный день мы, как всегда, вышли встречать стадо. Вместе с другими шлепала копытами по асфальту наша кормилица Болтушка.
(с) Е.Стрельникова
|